ТАТЬЯНА РУСУБЕРГ

Интервью для сайта "Мастерская писателей", 2012 г.

 

 

Беседовали Twillait и Ула Сенкович.

 

Первый роман Татьяны Русуберг вышел в 2012 г. в издательстве «Астрель Спб», в сети Русуберг (Зорина) Татьяна Сергеевна известна также под ником suelinn (Суэлинн).

 

– Как давно Вы начали писать? Когда всерьез занялись ремеслом писателя?

– Начала писать лет в 8-9 — это была сказка про зайца. Потом стихи, часть которых опубликовали в сборнике «Вдох-выдох» 2002 г. Прозу начала писать где-то в 2008-2009, сразу роман, теперь он вышел в печать под заголовком «Глаза ворона». Толчком к работе над романом послужили курсы писательского мастерства, которые я прошла в Дании, где живу с 2002 г.  На курсах меня хвалили, в том числе, наш преподаватель, профессиональный писатель, хотя делать задания приходилось на датском языке. Передо мной тогда встал выбор — писать дальше на русском или на датском? На русском, конечно, и проще, и лучше, зато в Дании проще публиковаться, конкуренция меньше, и связи появились. А вот в России я в издательствах не знала никого, все было путем проб и ошибок… Но теперь я уверена, что сделала правильный выбор.

 

– А не было искушения попробовать и так, и этак? Набоков, к примеру, писал и на русском, и на английском.

– Было. Я писала рассказы и стихи на датском, но потом поняла, что на русском получается гораздо лучше, да и быстрее. Пробовала и переводить свой роман, но потом бросила. Профессиональный переводчик сделает это качественнее.

 

– Что лично Вам дает этот вид творчества?

– Пишу, потому что у меня есть много историй, которые мне хотелось бы рассказать, и потому что сам процесс творчества доставляет мне удовольствие, дает возможность самой побывать в созданных мною мирах и пережить все вместе с моими героями.

 

– О чем рассказывают Ваши книги? Что-то новое или, напротив, нечто вечное и неизменное?

– Вы имеете в виду «Глаза ворона» или мои книги вообще? Когда пишу, я не думаю о какой-то одной определенной идее, есть скорее смутное ощущение чего-то, что просится наружу. В «Вороне» меня, пожалуй, больше всего занимала идея свободы и самоопределения личности, но это мне стало понятно только, когда я уже заканчивала текст.

Харуки Мураками сказал устами своего героя, что книги не дают ответов на вопросы или решения проблем, но каждая поворачивает этот вопрос или проблему под новым углом.

Я надеюсь, что мои книги делают именно это.

 

– Обложка соответствует содержанию книги? Ваши впечатление от нее?

– Не-а. Это не обложка, а разочарование. По контракту я не могла влиять на обложку, могла только описать тот эпизод из книги, который должен был изобразить художник из издательства. Условие было одно: это должна быть сцена с экшеном. Ну, кто-то там куда-то бежит-летит-падает и кого-то грозно-буйно лупит-колет-режет или иным способом убивает. Подумавши, описала сцену из второй части романа, где на караван нападают пустынные разбойники-гайены. Описала тщательно — с внешностью героев, одеждой, оружием, мастью лошадей и т.п. В итоге получилось так, как представил себе художник в силу своей фантазии. О том, сколько народу мне потом писало и спрашивало, почему на обложке Леголас, и есть ли в романе про эльфов — я уже устала рассказывать. Хотя в хорошем разрешении видно, что лицо беловолосого парня не напоминает знаменитого длинноухого, но и с Каем моим у него только приблизительное сходство. Была бы моя воля, я бы сделала обложечку мистическую, с воронами и башнями, но увы… В серию нужен был экшен.

 

– Как решились издать книгу? Что послужило толчком? Отправили рукопись сразу во все издательства или выбрали то единственное верное?

– Как решилась? Первый раз от балды, а второй раз, наверное, не как, а когда. Когда увидела, что ее читают в интернете, и людям нравится. Когда сходила на писательские курсы, и мой мэтр, признанный писатель, похвалил мои рассказики и стихи. Когда я отлила первые горькие слезы, прокляла первых своих критиков и поверила в себя. Когда переписала роман раз десять по мелочам и раз пять по-крупному, с выкидыванием глав и прибавлением новых. Когда очень-очень захотелось дать героям жизнь в душах новых читателей, выпустить моих ребят в свет.

Первый раз рукопись отправила в издательств пятнадцать, может больше. Начальный вариант, который у меня не сохранился. Его где-то отфутболили, где-то не ответили. Тогда это была попытка неосознанная. Не знала, как, не знала, кому. В сети еще не публиковала. Послала, короче, на деревню дедушке, на авось. И я рада, что тот кусочек сырого теста, который стал пирогом «Глаз ворона», тогда никто не взял. Опубликованная рукопись стала на много порядков лучше. Потому что я начала осознанно работать над текстом, выкладывать в сеть, править по комментариям, нашла бета-ридеров и т.д.

Второй раз послала туда, куда не посылала первый, ибо обычно уже рассмотренные рукописи не рассматривают снова. С «Астрелью» просто повезло. На общий адрес для авторов письмо не прошло, и я послала главреду, а ему роман понравился. Текст приняли без исправлений.

 

– Вы пишите книги в жанре фантастики или фэнтези? Почему именно такой выбор жанра? Пробовали себя в других?

– И фантастику, и фэнтези. Пишу и реалистические рассказы, но пока это еще только первые шаги. Ищу свой стиль. Выбор жанра фэнтези для первого романа был сознательным. Во-первых, я люблю фэнтези, много читала книг в этом жанре. Во-вторых, считала, что еще не готова для серьезной литературы, и первую книгу смогу написать только в жанре развлекательном, коммерческом. В-третьих, хотелось, чтобы книга продавалась, а фэнтези популярна везде и у разных слоев населения.

 

– Что для Вас «серьезная литература»? У фантастике в большинстве случаев относятся благосклоннее, чем к фэнтези, но какое значение в эти слова вкладываете Вы?

– Я не делаю разницы между фэнтези и фантастикой — и то и другое сегодня для меня — коммерческая литература. Под серьезной литературой я имею ввиду вещи некоммерческие. Неформат. Интеллектуальную прозу. Реализм. Постмодернизм — понятие растяжимое, как резина, и отчасти тоже коммерциализированное, как резиновое же изделие первой необходимости. Да, содержание зависит от автора. Вот у тот же «Неветьсот» у Мураками — чем не фантастика? Или «Облачный атлас» Митчелла? И все таки рамками этого жанра они не исчерпываются. Обе вещи, пожалуй, вообще вне какого-либо жанра или комбинация многих.

 

– Вы рассматривали «Глаза ворона» как коммерческий проект?

– Да, это был коммерческий проект. Но когда он писался, я не думала о том, что хочет прочитать читатель. Я думала только о том, что хочу ему сказать. Жанр — это форма. Автор определяет содержание и отливает его в форму. Я выбрала съедобную — фэнтези. Да, у меня были в начале иллюзии о заработке. Но они быстро рассеялись после общения с уже издававшимися коллегами. Деньги для меня не главное, важнее, что книга покупается, а не пылится на полках и складах. Для того, чтобы жить с гонораров, нужно ОЧЕНЬ много писать, постоянно издаваться и переиздаваться, иметь не менее 15! книг, которые все время в обороте и популярны. И при этом еще ездить на семинары, читать лекции и т.д. В общем, писатель — работник каторжного труда.

 

– Есть другие увлечения кроме литературы?

– Рисовать акрилом. Собаки. Слушать музыку. Танцевать. Играть в теннис и бадминтон. Плавать. Читать стихи вслух (говорят, я хороший чтец).

 

– Что более востребовано издательствами на данный момент?

– Хороший вопрос. Зависит от издательства. Лениздат любит историческую фантастику, альтернативку, космооперы. С фэнтези там не пробиться — и это я не только по своему опыту сужу. Астрели нравится постапокалиптика, боевое фэнтези и фантастика. Кстати, Астрель хочет развивать линию «мягкого» фэнтези, ориентированного на новую читательскую аудиторию — женщин. Где на обложке, скажем, не гора мускулов, вспарывающая кишки дракону, а гора мускулов романтически обнимающая юную фею-принцессу-вапиршу-ведьму. Не знаю, когда планируется выход новой серии, но дамы, следите за новостями издательства!

 

– Договор с издательством. Чтобы Вы посоветовали?

– Иметь договор в подписанном виде На самом деле, это самое главное. Начинающему автору торговаться с издательством практически бесполезно — платят гроши, тиражи маленькие, мне еще повезло, что сразу 5000 экземпляров дали, обычно три — четыре. Зарабатывают, в основном, на переизданиях, если они будут.

 

– Несколько слов о себе. Ваша специальность русский язык и литература. И есть диссертация по поэзии Николая Гумилева.

– Я с детства пишу стихи, часть их опубликована. В начале 2000-ых я тусовалась на поэтическом форуме, и в сборник вошли произведения десятка авторов той тусовки. Прозу начала писать уже после переезда в Данию. Сразу роман. Это и есть мое хобби — читать и писать. А работаю я руководителем проекта в местном НГО, помогаю эмигрантам с трудоустройством и получением образования. До переезда в Данию преподавала русский иностранным студентам в разных вузах Петербурга, в том числе в СПбГУ, который и закончила в свое время. Диссертация есть, по Гумилеву — об античных мотивах в его поэзии. Я ударена Серебряным веком, очень люблю ту литературу, ну а Гумилев — это самая большая любовь моего детства. Научной работой, к сожалению, больше не занимаюсь.

 

– Почему именно Дания? Если это не слишком личный вопрос.

– Вышла замуж за датчанина, случайно так получилось, ну и переехала к нему.

 

– Датчане отличаются от нас? Есть сходство или это две совершенно разные культуры?

– Хм… В культуре много отличий. Есть, конечно, родное, варяжское. Мы, русские, тоже ведь потомки викингов отчасти. Но больше всего меня тут поначалу доставала манера питаться всухомятку — горячая пища только на ужин. И еще — как мало тут население читает. У нас зайдешь в метро или автобус — народ кто с газеткой, кто с книжкой. А тут сидят, в окно глядят. Или треплются. Они вообще ужасно разговорчивые, датчане. И разговоры, чаще всего, ни о чем. Средняя информационная нагрузка 0,5 процента, если не считать сплетни.

 

– Чем Дания понравилась? Что родное в ней и близкое?

– Понравилась демократией, которая работает, честностью людей, готовностью помочь человеку в беде, причем совершенно бескорыстно. Тут больше половины населения работает добровольцами — помогают больным, инвалидам, бедным, бездомным, эмигрантам и т.д. Еще нравится сильной позицией женщины — тут очень пекутся о равноправии полов, это у людей вроде как под кожей уже, с материнским молоком впитано. Природа родная — похожа на нашу, только деревья меньше из-за песчаной почвы. Города и замки старые — как в сказке. Люди добрые, когда узнаешь их получше. Очень детей любят, тут наверное самые избалованные дети. И мои тоже. У меня две девочки — девять лет и семь.

 

– Трудно было освоиться в чужой стране? Все-таки нужно было найти новых друзей, работу, да и разговорная речь — еще та проблема. Как находите общий язык с мужем?

– Мы английским владеем оба в совершенстве, так что проблем с общением у нас никогда не было. Датский я выучила за полтора года, и тогда же мы начали говорить дома по-датски. Труднее было с друзьями и работой. Пока нашла работу, успела родить двоих детей. А потом мне снова повезло. Теперь я на одном месте работаю с 2005 г., и знакомых тут много, разных национальностей. Вот друзей настоящих мало и они русские. Наверное, понимаем мы друг друга все-таки лучше, не из-за языка, а душевно.

 

– В чем все же сходство между нашими культурами?

– Дания — это все-таки тоже Европа. Религия — христианство, хотя тут лютеранство, но все равно это объединяющее. Вообще, различия всегда колют глаза, сходство описать сложнее. Андерсен у них, скажем, как у нас Пушкин — печка, от которой все танцуют (я имею в виду литературу). В языке есть слова, одинаковые с русским — скажем, билет. Есть слова одинаковые по звучанию, но с другим значением — например, «больше» значит «леденец». Есть вещи, которые и выглядят также и также называются, но наполнение имеют иное. Например, пирожное «картошка» — выглядит, как в «Севере», а на вкус бяка приторная с марципаном. Мне кажется, так и датская культура — внешне схожестей много, но наполнение вещей иное (это не значит, что оно хуже или лучше, просто другое).

Вообще культура — это понятие многосоставное, как тысяченожка. В Копенгагене и на Юлланде, где я живу, уже разные культуры и менталитеты.

 

– Как Вы учились писать? Вам помогал кто-нибудь в сети или в реале? Расскажите о курсах, чему учат, насколько дельные советы.

– Ну как учатся писать? Наверное, мне помогло то, что я всегда много читала и в разных жанрах. Любимым развлечением на каникулах был поход в сельскую библиотеку — я отдыхала в деревне у прабабушки. Кроме того, филологическое образование, конечно, большая подмога. Хотя я занималась поэзией, в основном. Тут с техникой все нормально.

А вот прозу писать училась методом тыка, пока не пошла на курсы. Первые были в реале — недельный семинар, где в основном тренировали потоковое письмо — отличный метод, который помогает освободить сознание, активировать творческое начало и сбросить оковы стереотипов. Потом были три курса в интернете, где больше всего я почерпнула из комментариев других участников на собственные тексты и чужие. Принцип был такой, что каждую неделю все (а было нас от 400 до тысячи) получали задание на отработку какого-либо технического момента, скажем диалога, завязки, фокала и т.п. За неделю надо было написать и выложить короткий текст. Участники были поделены на группы, где все одногруппники должны были комментировать друг друга, плюс можно было читать и комментировать тексты других групп. Был и народ вне групп — из принципа. После дедлайна преподаватели отбирали три текста для показательного разбора, который все потом читали.

Эти курсы мне очень помогли. Там учишься голой технике, учишься паковать свою мысль в форму. И делать это сознательно. Критика и других участников и преподавателей была очень конструктивна. Ведь важно не только поругать за ляпы и недостатки, но и указать на достоинства — это главный потенциал развития, и предложить возможные варианты улучшения. Ничего подобного в рунете я не видела, хотя почитывала всякие пособия и статьи писателей по технике. Может, просто мне не попадалось, но по-моему главное — учеба через практику.

 

– И все это на датском? Как справлялись с трудностями чужого языка, это же не на своем мысли излагать?

– Да, на датском. Было тяжело, но даже моя писанина с ошибками привлекла внимание. Меня заметили и очень помогли. У «Глаз ворона» было несколько датских бета-ридеров, которые читали первую часть романа в моем переводе. Один из них как раз был тем, кто давал мне самые дельные советы.

 

– Было трудно писать тексты к сроку? Все-таки чужой язык и определенные требования. Муж помогал?

– Муж не помогал, только иногда если какое-то слово было не подобрать, его спрашивала. Писать было трудно, потому что у меня это, конечно, больше времени занимало, чем у других. Я там одна была такая белая ворона, остальные коренные все. Но зато надо было каждое слово продумывать, верно ли поставлено, в том ли значении. Это хорошая тренировка.

 

– Как к вашим первым попыткам писать художественную прозу отнеслись близкие?

– Родители — положительно. Моим первым критиком был папа Муж сначала считал это моей блажью, смотрел снисходительно сквозь пальцы. Потом ворчал — ибо блажь занимала все больше времени. К тому же, он выяснил, что, когда я пишу, войти со мной в контакт не легче, чем с цивилизациями с Альфы Центавра. Теперь — смирился. Хотя ему больше нравится, когда я рисую — ведь книги мои он прочесть не может, не знает русского. Но рисую я теперь редко.

 

– Ваши любимые авторы и произведения.

– Я про Гумилева говорила уже. А так из последнего прочитанного — Мураками «1Q84», «Облачный атлас» Митчелла, по которому вот-вот выйдет фильм, «Тот, кто моргает, боится смерти» Кнута Ромера, трилогия Стига Ларсона про Элизабет Саландер… Да много еще. Я люблю современную литературу, жаль только, что отечественная редко попадает мне в руки, а если попадает, то западная затмевает ее — но, возможно, я просто не то читаю из нашего. А вот, забыла еще «Осиную фабрику».

 

– У Вас написан фантастический роман «Мир в хорошие руки», в соавторстве с Д.Е Миург. Расскажите об этом проекте.

– Это смешная история. На портале Dream Worlds, где я обитаю, на форуме нашла где-то год назад объявление. Тема топика: Мир в хорошие руки. Думаю, что за?.. Читаю.

Девушка предлагает мир. Сама придумала, а писать не умеет. Хочет, чтобы кто-то, владеющий пером, оживил ее мир. Ну, там написали ей всякое, типа, чего беспокоить пишущий народ, у них самих миров навалом, дошло бы перо. Я девушке бросила месседж и попросила прислать инфу по миру. И она прислала. Карты. Словарь. Рисунки разных рас. Историю, религию, политическое устройство… Я чуть со стула не упала. Это было просто сокровище. Человек не только продумал все до мельчайших деталей, но и создал совершенно оригинальный мир. Осталось только заселить его героями и закрутить сюжет. Так что я послала письмо с ответом: «Да! ДАДАДАДА!» Так мы начали писать «Мир».

 

– Какие трудности возникают в совместном творчестве и какие в этом есть преимущества? Как вы разделили работу над книгой?

– Трудности — задержки в коммуникации. Мы работали по той схеме, что я писала наброски сюжета, посылала по мылу соавтору, она просматривала и вносила поправки. Если мне не хватало информации по миру, она досылала. И вот тут иногда приходилось ждать, пока соавтор увидит мое письмо. Аськой или скайпом мы не пользовались.

Преимущество я вижу в том, что — помимо готового мира — можно вдвоем продумывать повороты сюжета. Скажем, вот зашла я в тупик, как вывести героя из ситуации? Шлю текст соавтору, и она мне помогает — а вот так попробуй, или так. Опять же, она была первым читателем текста, могла заметить логические неточности и т.д.

Работа над книгой делилась просто — я брала готовый мир, созданный соавтором, в котором не могла менять физические условия. Дальше писала я, а соавтор давала советы.

 

– Кто придумал интригу, отношения, суть истории?

– Сюжет и прочее — это я. Соавтор только подправляла те места, где действия героев, скажем, противоречили законам и логике ее мира.

 

– Работа завершена и книга в издательстве?

– Да, роман уже прошел редакторскую правку. Жду, в какую серию примут. Надеюсь, скоро что-то услышать. За этот роман — сейчас я хвастаюсь — впервые получила похвалу от редактора, который правил мой текст. Боже, вот счастье-то было!

 

– О какой правке идет речь?

– Все произведения проходят редакторскую правку прежде, чем наступает черед корректуры. Эту правку автор может принимать или отклонять. Я принимаю большинство замечаний, у меня очень дельный редактор. Но раньше я не получала от него личного послания с правкой, а тут он поблагодарил меня за текст, который читал с удовольствием— это очень много!

 

– Вам знакомо состояние, когда ни строчки не получается написать? Если да, то как выходите из него?

– Очень знакомо — я вообще рывками работаю. Могу строчить по нескольку страниц в день месяцами, а потом уйти «в запой» на пару недель или месяцев. Когда чувствую, что не пишется — не пишу, отдыхаю, набираюсь новых впечатлений. Но если надо писать, скажем, на конкурс и т.п., то можно попробовать потоковое письмо — это снимает блокаду. Принцип простой — садишься за компьютер или перед листком бумаги и пишешь минут 10-15 все, что придет в голову. Не планируя, не раздумывая. Иногда удивительные вещи получаются.

 

– Как Вы воспринимаете критику? Критика полезна или убивает творческий потенциал?

– Без критики нам никуда. Все зависит от того, какая критика. Если она конструктивна и вызвана желанием помочь автору — это прекрасно. Это то, что помогает автору развиваться, учиться на своих ошибках и расти. Если это злобная ругань, направленная не столько на произведение, сколько на личность его создателя или на то, что он представляет (женский пол, молодежь, жителей деревни Бабайкино и т.п.) — то пользы это не приносит, а только вызывает у автора слезы, стремление к самоубийству или разлитие желчи. К несчастью, есть критики выбирающие начинающих авторов мишенью для собственных ядовитых стрел не из желания помочь, а просто чтобы дать выход своему раздражению или чтобы пропагандировать свои гениальные идеи.

 

– В какой степени Вы сами присутствуете на страницах своих книг? Вы пишите о себе или мир, которой создаете, не имеет отношения к Вашему жизненному опыту? Используете реальных людей, как прототип для персонажей книг?

– Конечно, использую свой опыт, реальных людей и события из собственной жизни или жизни знакомых. Использую то, о чем читала или смотрела в новостях. Жизнь гораздо богаче фантазии, я многократно в этом убеждалась, так почему же не черпать вдохновение из нее? Я думаю, все авторы в той или иной мере пишут о себе. Иногда это явно, иногда наоборот. Мне кажется, в каждом из моих главных героев есть частичка моей души, но в то же время — они совершенно самостоятельные личности.

 

– Вы делите литературу на мужскую и женскую?

– Нет. Если мы говорим о хорошей книге, большой книге, нам ведь все равно, кто ее написал — Маша или Дима? Есть, конечно, в массовой, читай коммерческой, литературе жанры, ориентированные на определенную целевую группу — любовный роман, например, или фантастический боевик. Но я уже говорила, что большие книги ломают границы жанров, смешивают их, играют с ними. Более того, они играют с самим понятием пола. Скажем, та же «Осиная фабрика» или «Двойная игра» Дж. Харрис (она написала «Шоколад»).

 

– Что Вы думаете о смерти? История-экшн так или иначе предполагает достаточную жесткость в сюжете, автор свободно распоряжается жизнями персонажей, убивает руками главного героя.

– Куда ж без смерти? Все мы, как известно, там будем, и наши герои тоже. Другое дело, что фантастика и фэнтези дают неограниченные возможности — можно сделать героя бессмертным, можно почти бесконечно продлить его жизнь с помощью магии и т.п. Можно даже оживить героя после того, как его разорвало на тысячу пятьсот кусков. Можно спасти героя в последний момент, послав на помощь Пегаса и команду богатырей верхом на бабочках. Но вообще — смерть в книге, как и в жизни, это сильный прием, и его не следует использовать слишком часто — иначе он потеряет свою мощь. Исключением могут быть книги о войне, глобальной катастрофе, холокосте и т.п.

 

– Так насилие в тексте допустимо?

– Да, но оно должно служить какой-то цели. Насилие ради развлечения праздного читателя или эпатажа я не приемлю.

 

– Как Вы относитесь к религии? Это духовная потребность человека или историческая утопия, от которой остались только ритуалы?

– Духовная потребность. Человек — существо мыслящее, а значит ищущее. Мы все обычно в подростковом возрасте начинаем задавать вопросы: «зачем я?» – «кто я?» — «зачем вообще люди?» — «зачем жить?» — «зачем жить именно так?» — «что есть смерть?» — «что будет потом и будет ли что-нибудь вообще?» Религия дает ответ на эти вопросы. Разные религии дают несколько разные ответы. Кто-то находит свою религию. Кто-то ищет ответы в другом месте. Кто-то вообще успокаивается и не ищет. Таких людей мне жаль. Сейчас я живу в стране, где много церквей, но туда почти никто не ходит. Большинство населения тут — атеисты, и религия стала для них простым ритуалом. Они крестят детей, потому что все так делают, и потому, что на крестины дарят подарки. Дети проходят конфирмацию, потому что все так делают, и гости дарят еще больше подарков. Празднуют рождество, потому что в магазинах рождественский базар, и все дарят подарки. Рождество здесь — это просто праздник потребления. Такая религия для меня не религия. Потому и в церковь тут не хожу.

 

– Может ли положительный герой совершать некрасивые поступки. Где проходит эта граница между добром и злом?

– Может. Он же человек, а не ангел во плоти. А человеку свойственно. Вообще, какой глобальный вопрос. Иногда эту границу почти не определить, она ускользает, зараза. У меня был в жизни пример, когда мне самой нужно было в одну минуту определить для себя эту границу и выбрать, как поступить. И поняла, что на практике значит дилемма. В той ситуации — как бы я ни поступила — я бы причинила зло. Даже своим бездействием. И мне пришлось взвешивать в душе — какое зло хуже, какое тяжелее? Я до сих пор сомневаюсь, что сделала правильный выбор. Возможно, я просто пошла по наилегчайшему пути — пути бездействия. А возможно, я была права. Самое страшное то, что может быть, я никогда не узнаю правильного ответа, понимаете? Вот и с героями также.

 

– Какой финал истории Вам больше нравится — счастливый, как в жизни или неопределенный?

– А как же трагический — когда все умерли? На самом деле в жизни тоже бывает множество открытых финалов — мелькает мимо отрезок человеческой жизни, а потом мы теряем «героя» из виду и можем только гадать, что же случилось дальше? Чем все кончилось? Любой финал хорош, лишь бы он был обоснован авторской задачей и логикой произведения.

 

– Как Вы пишите? Откуда берете сюжет? Слышите ритм, обдумываете словами или видите картинку?

– Сюжет приходит из снов («Глаза ворона»), из интернета («Мир») или вообще неизвестно откуда, как в случае в «Вратами». Полагаю, из космоса. Дальше я часто использую визуализацию — пытаюсь представить себе каждую новую сцену романа или рассказа: кто где стоял или сидел, что сказали, как, что было на героях надето, что было на столе, что в комнате и т.д. Чем больше деталей, тем лучше. Иногда даже рисовала что-то — карты, планы помещений. Словами обдумываю диалоги героев. Музыку использую как вспомогательное средство. Скажем, если сцена романтическая — можно что-то лирическое послушать. Если бой — агрессивное и т.д.

 

– Над каким проектом работаете сейчас?

– Фантастическая повесть «Шестые врата». Еще надо доводить до ума «Аркан» — вторую часть «Глаз ворона». Он пока отлеживался, но вот как закончу «Врата», возьмусь и за роман.

 

– Вы пробуете себя в новом жанре? О чем Ваша книга?

– Да, захотелось чего-то новенького. В общем, это не чистая фантастика, смесь с мистикой. Но надеюсь продать, потому как действие происходит в Питере, в недалеком будущем — это издатели любят, чтоб на Российской почве, чтоб связь с современностью. Жаль только по объему не натянет на роман, отдельной книжкой трудно будет выпустить, наверное. О чем? В недалеком будущем в обычном Питерском дворе появляются зеленые ворота с цифрой «шесть», намалеванной красным. Убрать ворота или открыть их оказывается физически невозможным, пока по случайности в них не пропадают шесть рабочих, призванных для как раз этой цели. Население микрорайона эвакуируют, зону закрывают, Врата исследуют ученые — без особых успехов. К объекту начинают тянутся шестерки сталкеров, предполагая найти за Вратами все — от райских кущ до параллельного мира. Моя повесть об одной такой шестерке, которую ведет к Вратам хакер Шива.